Книга Война и наказание: Как Россия уничтожала Украину - Михаил Викторович Зыгарь

что их борьба обречена на неудачу. Василь Стус — один из них.

В СССР российские диссиденты обычно борются за права человека, а украинские — еще и за право говорить на родном языке. Поэтому российских диссидентов обычно обвиняют в том, что они «продались Западу», а к обвинениям в адрес украинцев добавляют, что они «буржуазные националисты» и «бандеровцы» — таковы клише советского КГБ.

Из тюрьмы Стус также пишет письмо самому известному советскому диссиденту, академику Андрею Сахарову. Он подробно описывает, с чем ему пришлось столкнуться, а также жалуется на предвзятость как со стороны КГБ, так и со стороны московских диссидентов, которые относятся к национальной борьбе украинцев без особого сочувствия: «Неужели мы заслуживаем роли париев?» — спрашивает Стус.

Вернувшись после первой отсидки, поэт остается на свободе только восемь месяцев. В мае 1980 года его вновь арестовывают — в рамках подготовки к Олимпиаде в Москве по всей стране сажают всех вызывающих подозрение диссидентов.

Еще до начала своего второго суда поэт отказывается от назначенного государством адвоката: «Официальные адвокаты в СССР выполняют функцию второго прокурора. А второй прокурор мне не нужен», — пишет он в заявлении. Тем не менее на слушание дела приходит молодой государственный защитник по имени Виктор Медведчук.

На первом же заседании обвиняемый требует отвода всего состава суда, заявляя, что в Советском Союзе справедливый суд невозможен по определению. Виновным себя он не признает, настаивает на присутствии советской и зарубежной прессы, а также иностранного адвоката, который может быть предоставлен ПЕН-клубом. Прокурор просит отклонить ходатайство. Адвокат согласен с прокурором. «Я полагаюсь на усмотрение суда» — эту реплику защитник Медведчук будет повторять еще много раз в течение процесса.

На заседаниях адвокат почти не задает вопросов свидетелям. А в своем коротком последнем слове заявляет, что «квалификацию действий Стуса считает верной». Сам поэт в последнем слове собирается требовать суда над КГБ — потому что это «террористическая организация». Но ему не дают произнести последнего слова — и даже приговор выносят в его отсутствие: десять лет лишения свободы и пять лет ссылки.

Через десять дней уже Сахаров, находящийся в ссылке, пишет открытое письмо в защиту Стуса: «1980 год ознаменовался в нашей стране многими несправедливыми приговорами и преследованиями правозащитников. Но даже на этом трагическом фоне приговор украинскому поэту Василю Стусу выделяется своей бесчеловечностью. Жизнь человека ломается без остатка — как расплата за элементарную порядочность и нонконформизм, за верность своим убеждениям, своему „я“. Приговор Стусу — позор советской репрессивной системе».

Никаких массовых выступлений против репрессий и за свободу в Советском Союзе не бывает. «Система действительно была страшная. И своим террором они так выдрессировали народ, что страх был парализующим и это порождало безвыходность, — рассказывает украинский диссидент Степан Хмара. — И даже те, кто не воспринимал систему, — они видели безвыходность. Протесты были невозможны. Таких, как мы, было всего несколько десятков на большую страну. Можно себе представить, в каком состоянии было общество».

В 1982 году умирает руководивший страной 18 лет Брежнев. В следующие три года одного за другим хоронят его престарелых преемников. В 1985 году все ждут, что Политбюро выберет нового лидера — помоложе. Одним из потенциальных фаворитов считается руководитель Украины, гонитель диссидентов Владимир Щербицкий. В марте 1985 года он летит в США. Его принимает в Белом доме президент Рональд Рейган. Это первая за долгое время встреча американского лидера с представителем СССР: отношения между странами находятся в низшей точке.

Глава Украины ведет себя как будущий хозяин Кремля. После встреч в Вашингтоне он отправляется в Сан-Франциско. И именно там получает срочную новость — в Москве умер генсек Черненко, Политбюро начинает выбирать преемника. Щербицкий пытается успеть на заседание — но тщетно. Побеждает его главный соперник Михаил Горбачев. Партийная элита решает, что молодой и неопытный исполнитель Горбачев — хорошая компромиссная фигура, им будет несложно управлять, в отличие от матерого и властного Щербицкого.

В начале 1985 года немецкий писатель Генрих Бёлль выдвигает Василя Стуса на Нобелевскую премию по литературе, на Западе начинается кампания в поддержку награждения Стуса. Но в августе 1985 года поэта отправляют в карцер, там он объявляет голодовку. 4 сентября 1985 года Стус умирает. Нобелевскую премию посмертно не вручают. Но через два года ее получит другой враг Советского Союза Иосиф Бродский.

В той же зоне, где умер Стус, сидит другой украинский диссидент Степан Хмара. Он вспоминает, что как раз в 1986 году, после избрания Горбачева, резко ужесточается внутрилагерный режим. Очевидно, местные власти ощущают вседозволенность и безнаказанность — Москве не до них. Перемена настолько сильная, что в июне зеки объявляют забастовку. «Нас, конечно, всех побросали в изолятор. Мест на всех не хватило, некоторых отправили на другие зоны. Мы полгода не получали писем из дому. И наши письма не отправляли. Свиданий тоже не было», — рассказывает Хмара.

Это продолжается до тех пор, пока в октябре 1986 года Горбачев не встречается в столице Исландии Рейкьявике с президентом США Рейганом. И тот вдруг в разговоре поднимает тему прав человека и требует освобождения советских политзаключенных. Горбачев удивленно отвечает, что в Советском Союзе таких нет. Тогда Рейган передает ему список, переправленный за границу Сахаровым.

Самому Сахарову в декабре позволяют вернуться из ссылки в Москву. 15 февраля 1987 года из тюрем выходят Хмара и остальные диссиденты. Стус не дожил до освобождения политзаключенных полтора года.

Дурная экология

В 1985 году Вова Зеленский с мамой возвращаются домой в Кривой Рог — жизнь около горно-обогатительного комбината в суровом монгольском климате очень тяжелая, ребенок часто болеет. Папа остается работать в Монголии. Впрочем, и в Украине Зеленские живут не на курорте — в их городе расположен крупнейший в Украине металлургический комбинат «Криворожсталь».

В апреле 1986 года происходит авария на Чернобыльской АЭС недалеко от Киева. Советские СМИ выдают только короткие официальные сводки, что все в порядке, — без подробностей. Западные СМИ пишут о тысячах погибших, и это страшно бесит советское Политбюро. По официальной версии, во время самого взрыва погибли только два человека и еще 28 — в течение следующих трех месяцев. Так что Кремль считает, что все публикации — заранее спланированная кампания западных спецслужб по дискредитации СССР, и решает, как обычно, все отрицать и скрывать.

На 1 мая в Киеве назначена праздничная демонстрация — это один из главных советских праздников, день международной солидарности трудящихся. Десятки тысяч горожан должны пройти по центральной улице города, Крещатику, а руководители республики будут приветствовать их с трибуны. Накануне 1 мая они напряженно обсуждают, как быть. Надо ли отменять шествие и эвакуировать население, чтобы спасти его от радиации, — или не стоит расстраивать начальство в Москве.

Щербицкий — обычный брежневский руководитель, он привык предугадывать волю начальства. Поэтому он отдает двойственное распоряжение: демонстрацию не отменять, но количество участников сократить в два раза. В то же время Щербицкий требует, чтобы высшие чиновники Киева и Украины вышли на демонстрацию со своими семьями, в том числе с детьми и внуками. (Среди руководителей начинается паника, они пытаются спешно вывезти семьи подальше от Киева.)

Спустя десятилетия появится легенда, что на проведении демонстрации настаивала Москва, а Щербицкий в последний момент будто бы воспротивился и попытался добиться ее отмены. А Горбачев якобы ответил: «Я тебя сгною, попробуй только не провести!» — и пригрозил исключением из партии. Но эта версия не очень убедительная — все дни накануне демонстрации Щербицкий ведет себя как ее последовательный сторонник. «Никто Москву из Киева не спрашивал, можно или нельзя проводить первомайскую демонстрацию», — уверяет тогдашний советский премьер Николай Рыжков.

Щербицкий — опытный советский бюрократ, за десятилетия работы он уже и так выучил, что его накажут, если он разочарует Москву. Поэтому этот диалог может скорее состояться в его голове и с воображаемым Брежневым, нежели в реальности с Горбачевым. Да и вообще трудно представить, чтобы действующий генсек Горбачев грозил репрессиями партийному мастодонту Щербицкому. Хотя он, конечно, знает о готовящейся демонстрации на Крещатике —